В месте под названием Свиной Рог они обнаружили старого рыцаря Роджера Хогга, засевшего в своей башне с шестью латниками, четырьмя арбалетчиками и парой десятков крестьян. Сир Кеннос высказал предположение, что огромный, заросший сир Роджер – отдаленный родственник Кракехоллов, чьей эмблемой был ощетинившийся вепрь. Могучий Вепрь счел, что это не лишено оснований, и целый час расспрашивал старика о его предках.

Джейме больше занимало, что думает Хогг о волках.

– Нам больше хлопот причинили волки под белой звездой, – сказал ему старый рыцарь. – Они шли по вашему следу, милорд, но мы дали им хороший отпор и зарыли троих на реповом поле.

После них к нам, простите великодушно, нагрянули треклятые львы. Командовал ими некто с мантикором на щите.

– Сир Амори Лорх, – разъяснил Джейме. – Мой лорд-отец дал ему приказ посеять смуту на речных землях.

– Мы не речные жители, – ответил на это сир Роджер. – Я вассал дома Хэйфордов, а леди Эрмесанда склонила коленку перед Королевской Гаванью – или склонит, когда научится хорошо ходить. Я им так и сказал, но этот сир Лорх не больно-то меня слушал. Он забил половину моих овец, зарезал трех отличных молочных коз и пытался поджарить меня в моей собственной башне. Да не тут-то было – стены у нас восьмифутовой толщины. Он поленился разводить огонь сызнова и уехал. Настоящие серые волки пришли потом и сожрали овец, которых мантикор нам оставил. Овчины нам удалось сохранить, но ими ведь сыт не будешь. Как нам быть-то теперь, милорд?

– Засевайте поля и молитесь, – сказал ему Джейме, – авось успеете еще снять урожай. – Это не особенно обнадеживало, но больше он ничего предложить не мог.

Назавтра войско перешло через ручей, служивший границей между вассалами Королевской Гавани и Риверрана. Мейстер Гулиан, сверившись с картой, сказал, что ближние холмы принадлежат братьям Уодам, рыцарям-землевладельцам, подчинявшимся Харренхоллу. От обеих усадеб остались одни головешки, и ни самих братьев, ни их крестьян не было видно, но в погребе одного замка поселились разбойники. Один из них носил рваный красный плащ, но Джейме повесил его заодно с остальными, чувствуя, что вершит правосудие. Возьми это себе за правило, Ланнистер, и когда-нибудь тебя, возможно, все-таки прозовут Златоруким. Златоруким Судьей.

На подъезде к Харренхоллу мир стал еще более серым. Воины ехали под свинцовым небом, вдоль озера, похожего на лист кованой стали. Может быть, и Бриенна проезжала по той же дороге, если пришла к заключению, что Санса Старк отправилась в Риверран. Будь на дороге встречные, он спросил бы, не видели ли они хорошенькую девушку с золотисто-рыжими волосами или здоровенную девицу с лицом, от которого молоко киснет. Но им никто не встречался, даже волки, и только вдали слышался заунывный вой.

Наконец за оловянными водами выросли башни Черного Харрена – пять искривленных пальцев, воткнутых в небо. Мизинец, хоть и значился лордом Харренхолла, явно не торопился вступить во владение, поэтому «наводить там порядок», как выразилась Серсея, выпало Джейме Ланнистеру на пути в Риверран.

В необходимости навести этот самый порядок он не сомневался. Григор Клиган отбил замок у Кровавых Скоморохов как раз перед тем, как Серсея отозвала его в Королевскую Гавань. Его люди, безусловно, до сих пор мотаются там внутри, как сухие горошины в сундуке, но восстановить королевский мир на Трезубце им не по силам. Единственное, на что они способны, – это с миром упокоить кого-то в могиле.

Разведчики сира Аддама доложили, что ворота Харренхолла заперты. Джейме построил свое войско перед ними и велел Кенносу из Кайса трубить в черный витой рог Геррока, окованный старым золотом.

Когда рог прозвучал трижды, петли заскрипели, и ворота медленно отворились. Так толсты были стены замка Черного Харрена, что Джейме миновал десяток амбразур, прежде чем оказаться на освещенном солнцем дворе, где он не так давно простился с Кровавыми Скоморохами. Сквозь утоптанную землю проросли сорняки, мухи жужжали над дохлой лошадью.

Из башен вышли несколько человек сира Григора – все как один с жесткими глазами и крепко сжатыми ртами. Только такие солдаты и могли служить у Горы. В злодействе и жестокости Кровавые Скоморохи превзошли их совсем ненамного.

– Едрит твою! Джейме Ланнистер! – выпалил немолодой уже латник. – К нам пожаловал сам Цареубийца, ребята, копье мне в задницу!

– Ты кто такой? – спросил Джейме.

– Сир называл меня Сраным Ртом, милорд. – Он поплевал на руки и потер себе щеки – красоту навел, надо полагать.

– Прелестно. Кто здесь главный, ты?

– Я? Хрена с два. – Крошек, застрявших в бороде сквернослова, хватило бы на прокормление целого гарнизона. Джейме не сдержал смеха, и Сраный Рот, приняв это как знак одобрения, тоже заржал, прибавив: – Копье мне в задницу!

– Слыхали просьбу? – обратился Джейме к Илину Пейну. – Возьмите копье подлиннее и вставьте ему.

У Пейна копья не было, но Безбородый Джон Битли охотно кинул ему свое. Пьяный гогот Сраного Рта оборвался как по сигналу.

– Уберите от меня эту хрень.

– Думай вперед, о чем просишь, – посоветовал ему Джейме. – Так кто же здесь главный? Сир Григор назначил кого-нибудь кастеляном?

– Полливера, – ответил другой солдат, – да только его Пес убил. И его, и Щекотуна, и парнишку Сарсфилда.

Снова Пес.

– Почем ты знаешь, что это был Сандор? Ты его видел?

– Нет, милорд, мы сами не видели. Нам трактирщик сказал.

– Это случилось в гостинице на перекрестке дорог, милорд, – подал голос солдат помоложе, с копной желтых волос. На шее у него висело монисто, принадлежавшее ранее Варго Хоуту, – монеты из ста дальних стран, серебряные и золотые, медные и бронзовые, круглые, квадратные, треугольные, вперемешку с кольцами и кусочками кости. – Трактирщик клялся, что сделал это человек с наполовину сожженным лицом. С ним был еще мальчонка-оборвыш. Они изрубили Полливера со Щекотуном на куски и уехали вниз по Трезубцу, так нам сказали.

– Вы послали за ними погоню?

Сраный Рот сморщился, словно от боли.

– Нет, милорд, не послали, едрена мать.

– Если пес взбесился, ему следует перерезать глотку.

– Ну, я Полли не сказать чтоб сильно любил, а Пес сиру братом доводится, ну и...

– Тут мы оплошали, милорд, – вмешался солдат с монистом, – но надо быть сумасшедшим, чтобы лезть в драку с Псом.

Он посмелее других, отметил про себя Джейме, и пьет меньше, чем Сраный Рот.

– Струсили, стало быть.

– Не то чтобы струсили, милорд, – просто оставили его людям получше нас. Сиру, к примеру сказать, или вам.

Да, будь у меня две руки... Джейме себя не обманывал. Теперь Сандор его бы прихлопнул как муху.

– Как тебя звать?

– Раффорд, милорд, но все меня кличут Раффом.

– Собери весь гарнизон в Зале Тысячи Очагов, Рафф. И пленных тоже, я хочу на них посмотреть. И этих гостиничных шлюх. Не забудем и Хоута. Известие о его смерти огорчило меня, и я хотел бы взглянуть на его голову.

Голову принесли, и оказалось, что козлу перед смертью отрезали губы, уши и нос. Несмотря на эти увечья и выклеванные глаза, Джейме с уверенностью опознал его по жидкой бороденке длиной в два фута. На черепе, кроме нее, сохранилось лишь несколько клочков плоти.

– А тело где? – спросил Джейме.

Все потупились, и Сраный Рот наконец промямлил:

– Сгнило, сир. И съедено.

– Один пленник все просил есть, – пояснил Раффорд, – вот сир и велел накормить его жареной козлятиной. Для начала сир отрубил Хоуту руки и ноги, они и пошли на жаркое.

– Почти все сожрал тот жирняга, – добавил Сраный Рот, – но сир велел, чтобы всем пленным дали отведать. И самому Хоуту тоже – чтоб, значит, сам себя ел. Мы в него пихаем, а он ноет, и жир по бороденке течет.

Твои псы взбесились оба, отец. Джейме вспомнились сказки, которые он слышал ребенком в Бобровом Утесе, о безумной леди Лотстон, которая принимала ванны из человеческой крови и устраивала людоедские пиры здесь, в этих самых стенах.